Редкая профессия - Страница 41

К оглавлению

41

Я устроился на шоколадную фабрику, место вкусное, хорошее, и я там себя снова показал: изготовил специально для желающих похудеть новый сорт шоколада — «Гремучий». Вам, как специалисту, должно быть понятно, что это был новый шаг в шоколадном деле, ведь от шоколада обычно полнеют, а от моего начинали худеть, поскольку после первой же шоколадки внутри у вас все начинало греметь, лязгать и две недели на еду вы просто смотреть не могли. Вот, например, мой шеф, как только наладили массовый выпуск «Гремучего», сбросил килограмм двенадцать в весе. Правда, он мне говорил, что шоколада в рот не брал, ему вполне хватило сатирических заметок в областной газете и нагоняев от начальства. Я, конечно, после внедрения своего шоколада пострадал. Вызвал меня директор, похвалил мои выдающиеся способности, но сказал, что у меня, пожалуй, слишком светлая голова для кондитерской промышленности и что у них нет возможностей для роста такого специалиста, как я. Директор добавил, что с моей стороны просто глупо губить свои таланты в такой малоперспективной области и что он меня рекомендует с самой лучшей стороны на завод ядохимикатов, там, говорит, такие люди, как вы, на вес золота, там у вас будет возможность развернуться. Показать себя во всей красе!

И меня перевели на завод. Ну, там я себя показал! Разработал новое высокоэффективное средство «Смерть клопам». Правда, средство оказалось слишком высокоэффективным, я в этом случае, видимо, переусердствовал. Это мне стало ясным по результатам испытаний.

«Смерть клопам» опробовали в одной отдаленной деревушке, по слухам перенаселенной этими милыми насекомыми. И хотя главная цель испытаний была достигнута — все клопы сдохли, испытания окончились для меня, можно сказать, трагически, и не только для меня. В результате опытов сдохли не только клопы, но и тараканы, мыши, коты, собаки, куры, гуси, кролики, а кроме того — четыре овцы, два козла и один поросенок.

У председателя колхоза, в котором испытания проводились, инфаркт случился, в чем тоже почему-то обвинили мое эффективное средство. Но это несправедливо: из людей от «Смерти клопам», помимо меня, пострадал только один человек, сторож Евдоким, вот его мне особенно жалко — он, будучи навеселе, мою жидкость вместо «Экстры» заглотил, два стакана перевернул, прежде чем разобрался что к чему.

— И что с ним стало? — нетерпеливо спросил товарищ завкадрами. — Несчастный случай на производстве? Летальный исход?

— Хуже. Ни черта ему не сделалось, а пить он после этого случая бросил, «Видеть, говорит, не могу теперь ее, проклятую!» Всю получку своей старухе отдавать стал, а к водке больше и не прикасается. Недавно письмо с благодарностями прислал… А меня после этого к вам направили. Говорят, мои таланты лежат где-то в вашей области. — Скипидаров кивнул на огромный плакат, занимавший половину стены кабинета: «Пьянству — бой!». — В фармацевтику, значит, меня теперь! С вами буду работать, антиалкогольные таблетки создавать. Да вы не пугайтесь, Семен Гиппократович, я не подведу.

Скипидаров пожал руку своему новому руководителю и вышел.

Когда дверь за Скипидаровым закрылась, Семен Гиппократович остановил тоскующий взгляд на товарище завкадрами и произнес:

— Эх, Федя!

— Что Федя? — ответил товарищ завкадрами. — Талантливый специалист, отличные рекомендации, куча авторских свидетельств, чего тебе еще? Где я тебе другого такого найду?

«Да, — подумал Семен Гиппократович, — другого такого найти действительно трудно». И Семен Гиппократович снял трубку и позвонил жене:

— Мусик, — тихо сказал он, — ты сегодня вечерком в аптеку не зайдешь? Нет, пока здоров… Ты мне там валидольчику десяток стандартов… Нет, не для опытов, для меня лично. К нам здесь нового специалиста назначили, и вот в связи… Я потом тебе объясню… — Семен Гиппократович подавил горестный вздох и положил телефонную трубку.

— Ну, что ж, — сказал он, — от судьбы не уйдешь. Поживем — увидим.

Через месяц, говорят, он начал пить горькую.

Обидно
(Ненаучная фантастика)

В палате было тихо. Больные дремали, а в дальнем углу кто-то стонал во сне.

— Тяжкая у меня профессия, — сказал Шансонетов, обращаясь к соседу в надежде завязать разговор, — жестокая и опасная.

Сосед, здоровенный детина, приоткрыл один глаз и посмотрел на Шансонетова, затем вздохнул и отвернулся.

Окрыленный вниманием публики Шансонетов продолжал:

— По профессии я — поэт. Поэт-сельскохозяйственник. У нас, знаете, теперь многие так узко специализируются. То же разделение труда, прогресс. Одни жар мартена воспевают, другие тяжелое машиностроение, третьи кипучесть новостроек, а мне вот уборочные и озимые достались. В общем-то, тема перспективная, работы хватает. Одно плохо: на село выезжать приходится выступать перед колхозниками, делиться творческими планами, а многие из слушателей, прямо скажу, современной поэзии не понимают. Один мне в клубе так при всех и заявил. Надоело! — говорит. — В поле целый день пашешь, в клуб отдохнуть придешь — опять про тракторы. Катись ты, — говорит, — со своими стишками… Да… И послал он меня довольно-таки далеко. Лучше, говорит, — пусть Митька, который из самодеятельности, нам что-нибудь из Пушкина или Есенина почитает.

Ну, а где уж мне с классиками конкурировать. Вот я и говорю — не понимают у нас современной поэзии. Не ценят усилий наших. А между тем, как я уже упоминал, профессия у меня опаснейшая, мне за мою вредность молоко полагается, но не дают, не понимают.

— Вот намедни, — Шансонетов, как опытный оратор, сделал многозначительную паузу, дабы все великолепие последнего слова дошло до слушателя, — подался я снова в поля за впечатлениями. Денек свежий, солнечный выдался. Дай, думаю, погуляю по гектарам. Иду, не спешу, листаю авторский экземпляр своей новой поэмы про свинью-рекордсменку… И вдруг кто-то меня как за ухо цапнет. Чуть я не помер от испуга. Оборачиваюсь. Вижу перед собой странное животное: морда, копыта, хвост — все, как у лошади, и еще пара крыльев на спине. Крылья могучие, метров десять в размахе будут. Я, естественно, шарахнулся от него в сторону. А оно, лошадь эта летающая, за мной, все мордой ко мне тянется. Ну чего, думаю, прицепилось? А оно у меня из рук авторский экземпляр — хап! И давай пережевывать.

41